– Я лишь пытаюсь… – покорно начала Найнив и испуганно дернулась, когда Бергитте рявкнула:
– Что пытаешься? Унизить меня?!
– Нет. Нет, все не так. Я виновата…
– Ты присваиваешь себе ответственность за мои поступки, – яростно перебила ее Бергитте. – Это я первая заговорила с тобой в тел'аран'риоде. Это я решила помочь тебе. Я решила выслеживать Могидин. И я взяла тебя взглянуть на нее. Я, Не ты, Найнив, а я сама! Я – не твоя марионетка, не твоя гончая из своры. И никогда ею не буду.
Найнив с трудом сглотнула и еще крепче вцепилась в юбки. У нее нет никакого права сердиться на эту женщину. Вообще никакого права. А вот Бергитте вправе гневаться.
– Ты сделала, как я просила. Моя вина, что ты… что ты здесь. Это моя вина!
– Разве я упомянула о вине? Ничего подобного я не вижу. Лишь мужчины и девчонки с куриными мозгами находят вину там, где ее нет, а ты – ни то и ни другое.
– Из-за своей глупой гордости я возомнила, что снова сумею ее одолеть, и из-за моей трусости она… она смогла… она… Если б я не была так перепугана, что и плюнуть не могла, то что-нибудь да сделала бы.
– Трусость? – Глаза у Бергитте расширились в откровенном недоверии, в голосе послышалось презрение. – И ты? Мне казалось, у тебя больше здравого смысла и ты не станешь равнять страх с трусостью. Ты могла бы бежать из тел'аран'риода, когда Могидин отпустила тебя, но ты осталась, чтобы бороться. Ты не смогла – в этом нет твоей вины. Стыдиться нечего. – Глубоко вздохнув, Бергитте потерла лоб, потом подалась вперед: – Слушай меня внимательно, Найнив. За все происшедшее я тебя нисколько не виню. Я видела, но не могла пошевелиться. Если б Могидин связала тебя узлом или выпотрошила, как рыбу, я бы все равно не чувствовала своей вины. Я сделала все, что могла и когда могла. Ты поступила точно так же.
– Это не одно и то же. – Найнив попыталась изгнать из голоса пыл. – Это моя вина, что ты оказалась тут. Только моя. Если ты… – Она замолкла, опять сглотнула. – Если ты… промахнешься… когда сегодня будешь стрелять, то я хочу, чтоб ты знала – я пойму.
– Я никогда не промахиваюсь, – сухо отчеканила Бергитте, – и в тебя целиться не буду. Она начала доставать из шкафчика и выкладывать на маленький столик недоделанные стрелы, ошкуренные древки, стальные наконечники, каменную баночку с клеем, тонкую бечевку, серые гусиные перья для оперения. Как только удастся, Бергитте собиралась и новый лук себе смастерить. Лук Люка она обозвала узловатым суком, что слепой идиот обломал в глухую полночь со свилеватого дерева.
– Найнив, ты мне нравилась, – сказала Бергитте, выложив свои принадлежности для работы. – Колючки и все такое, без прикрас. Но такая, какой стала теперь, ты мне разонравишься…
– Теперь у тебя нет причин меня любить, – жалким голосом промолвила Найнив, но Бергитте продолжала говорить, не поднимая на нее взора:
– …и я не позволю тебе унижать меня, умалять мои поступки и решения, беря на себя ответственность за них. У меня было несколько подруг, но у большинства из них характер как у снежных призраков.
– Мне бы хотелось, чтоб когда-нибудь ты назвала меня своим другом. – Что это, Света ради, за снежные призраки? Несомненно, нечто из прошлых Эпох. – Я бы никогда не посмела обидеть тебя. Я просто…
Бергитте не обращала на нее внимания, разве что голос повысила. Она будто поглощена была своими стрелами.
– Я с удовольствием полюблю тебя, неважно, какие чувства будут у тебя ко мне. Но этого не случится, пока ты снова не станешь собой. Смириться с тобой, с бесхребетной нюней, коли ты такая теперь, я смогу. Я воспринимаю людей такими, какие они есть, а не такими, какими хотела бы видеть. Иначе я с ними расстаюсь. Но ты – не такая, какая есть, и мне ни к чему выслушивать причины, почему ты прикидываешься не пойми чем. Так вот, Кларин поведала мне о твоей стычке с Керандин. Теперь я знаю, как поступить в следующий раз, когда ты назовешь мое решение своим. – Она энергично взмахнула ясеневым прутом, свистнул рассекаемый воздух. – Уверена, Лателле счастлива будет принести побольше розог.
Найнив заставила себя разжать челюсти, с трудом, как сумела, смягчила тон.
– Со мной ты вправе поступать, как тебе угодно. – Кулаки, комкавшие подол, дрожали сильнее, чем голос.
– Ага, характер прорезался? Самый краешек? – Бергитте усмехнулась, весело и в то же время с поразительной жестокостью. – Сколько ждать, когда он ярким пламенем полыхнет? Если понадобится, я сколько угодно розог переломаю. – Ухмылка пропала, лицо Бергитте стало серьезным. – Я или заставлю тебя понять правильность всего, или прогоню прочь. Иного выбора нет. Илэйн я не могу покинуть и не покину. Эти узы – честь для меня, и я исполню свой долг. И я не позволю, чтобы ты думала, будто можешь решать за меня или полагать мои решения своими. Я сама по себе, а не твой придаток. А теперь ступай. Мне нужно закончить эти стрелы, если я хочу иметь такие, которые будут лететь верно. Убивать тебя я не желаю, не хочу, чтобы это даже случайно произошло. – Откупорив баночку с клеем, Бергитте склонилась над столом. – Выходя, не забудь сделать реверанс, как пай– девочка.
Найнив спустилась по ступенькам и только тогда дала выход гневу, яростно стукнув кулаком по колену. Да как она смеет?! Неужели думает, что может просто?.. Неужели она думает, что Найнив смирится с… А ведь ты готова была снести все, что ей захочется с тобой сделать, тихонько прошептал внутренний голос. Я сказала, что она может меня убить, огрызнулась Найнив, а не измываться надо мной и втаптывать в грязь! Того и гляди, вскоре все станут угрожать ей той проклятой шончанкой! Фургоны остались сторожить несколько укротителей лошадей, облаченных в домотканые одежды; они стояли возле высоко натянутого парусинового тента, которым огородили место для представления Люка. С обширного луга, поросшего бурой травкой, хорошо просматривалась находящаяся в полумиле отсюда Самара – серые каменные стены, приземистые надвратные башни; из-за стен торчали крыши – соломенные и черепичные – нескольких зданий повыше. Повсюду возле стен, точно грибные семейки, приютились целые поселки избушек, хижин и лачуг – в них жили приверженцы Пророка, и они на несколько миль в округе ободрали все деревья то ли для костров, то ли для своих хибар.